присмотрит и за Катей. Но скажите мне, как одна няня, приставленная к очень подвижному ребенку, а Мариночка росла очень активной, могла одновременно уследить еще и за взрослой больной женщиной?! Вот и случилось то, что случилось, – с досадой закончила Нарышкина.

– А как она покончила с собой? – спросил Лев Иванович.

– Она отравилась. Вернее, она выпила много таблеток со снотворным и не проснулась утром. Няня этого, конечно же, не знала и, как обычно утром, вошла вместе с Мариной к ней в спальню, чтобы пожелать доброго утра. Бедный ребенок! Это был такой для нее шок – увидеть свою любимую мамочку мертвой! После этого случая Марина и стала всего бояться.

– В каком смысле – всего бояться? – решил уточнить Гуров.

– Нет, это не выражалось в фобиях, если вы так подумали, – стала пояснять Анастасия Георгиевна. – Скорее, это была безотчетная боязнь сделать что-то не то и не так, боязнь не справиться с каким-то заданием. Это была какая-то болезненная неуверенность в себе. Особенно это проявилось в школе. Марина постоянно сомневалась, что она правильно ответит на вопрос учительницы или решит задачу… ну, вы меня поняли, – посмотрела она на Гурова, и тот кивнул.

– Да, я все понял. Ее показывали психиатру или психологу?

– Нет, – Нарышкина поджала губы. – Ее отец считал, что это вполне нормально для девочки – сомневаться в своих способностях и действиях. Особенно в подростковом возрасте. Тем более что это не помешало Марине окончить гимназию с серебряной медалью. Но я его предупреждала…

Анастасия Георгиевна заволновалась и, чтобы хоть как-то успокоиться, взяла в руку чашечку с чаем и осторожно поднесла ее к губам. Отпила пару глотков, тяжело вздохнула и продолжила:

– Я предупреждала моего зятя, что добром это не закончится. Я разговаривала с разными специалистами – и с психологами, и с психиатрами. Шизофрения вполне может передаваться по наследству, особенно если у ребенка есть к ней предрасположенность.

– У Марины она была – такая предрасположенность?

– Я надеялась, что нет. Но потом… – женщина как-то растерянно посмотрела на Льва Ивановича. – Потом, когда у нее начались все эти страхи, я стала за нее бояться. Нам с мужем Бог детей не дал, и я любила… люблю Мариночку, как собственную дочь. Да и она… Она очень добрая и ласковая девочка. Я даже не хочу говорить слово «была» в ее адрес. Надеюсь, всем сердцем надеюсь, что с ней все хорошо.

– Так что же с ней все-таки случилось? Как она пропала и что этому предшествовало? – Гуров прямо-таки засыпал Нарышкину вопросами.

– Это случилось две недели назад. Но если быть точным, то три недели назад. Сразу после того, как Марина познакомила меня со своим молодым человеком.

– С Тихоновым Артемом?

– Да, так он представился. Но они пробыли у меня совсем недолго – всего полчаса, и затем ушли, – вздохнула Нарышкина. – Я даже толком не успела расспросить, кем молодой человек работает…

– Он закончил семинарию, – ответил Лев Иванович.

– Да? Как интересно! Мариночка решила связать свою жизнь с будущим священником! То-то он показался мне немного… старомодным, что ли. Непохожим на современную молодежь.

Нарышкина замолчала и, задумавшись, опустила голову.

– Анастасия Георгиевна, давайте вернемся к Марине и к ее исчезновению, – предложил Гуров, когда молчание затянулось.

– Да-да, конечно же. Так вот, три недели назад, на второй день после того, как она познакомила меня с женихом, Марина приехала ко мне снова. Она была возбужденная, на щеках красные пятна, – продолжила рассказывать Нарышкина. – Я стала расспрашивать ее о работе, о будущей свадьбе…

– Простите меня, Анастасия Георгиевна, что перебиваю. А где работала Марина?

– Она работала в музыкальной школе. Преподавала игру на фортепиано. Если нужно, я потом скажу, в какой именно школе.

– Да, конечно, обязательно, – ответил Гуров.

– Так вот, я ее расспрашиваю, а она мне или отвечает рассеянно и невпопад, или вовсе не слышит, что я ей говорю. Я даже рассердилась на нее немного и спрашиваю, что случилось. А она в ответ просит у меня взаймы денег. Причем не какую-нибудь маленькую сумму, а триста тысяч. Спрашиваю ее – на что они ей? Говорит – на свадьбу не хватает, а у отца просить не хочет. Но чувствую, что она скрывает что-то и обманывает меня, говоря, что на свадьбу.

– Почему вы так подумали? Может, действительно не хватало?

– У Марины есть свой счет в банке. Ее отец открыл его на ее имя, когда она закончила девятый класс. Туда он поместил часть денег, которые достались Марине в наследство от умершей матери, и потом еще клал туда каждый месяц некую сумму. Мариночка и так не нуждалась ни в чем – карманные деньги шли отдельной статьей доходов. Плюс я еще часто давала ей на «чулочки и платочки», как у нас говорилось. В общем, деньги у Марины были не только на свадьбу.

– Марина жила с отцом или у нее была своя квартира?

– У Мариночки была своя квартира, но не в Москве, а в Питере. Она купила ее сразу после окончания гимназии.

– С таким капиталами и серебряной медалью работать простым преподавателем в музыкальной школе? – Лев Иванович удивленно посмотрел на Нарышкину, и та ему улыбнулась.

– Да, Марина начисто лишена каких-либо амбиций и не стремилась к богатству, славе или власти. Ее вполне устраивала ее спокойная жизнь. Я ведь говорила вам, что она была очень неуверенной в себе девушкой. Вот хотя бы взять тот факт, что она выбрала юношу не из богатой или интеллигентной семьи, а обычного парня из семинаристов…

– Да, я понял, – покивал головой Лев Иванович. – Так вы дали ей деньги?

– А как вы сами думаете? – наклонила голову Анастасия Георгиевна и сама же ответила на свой вопрос. – Конечно же, я ей дала эти деньги. Она для меня важнее и дороже всяких денег.

– Хорошо, и что потом?

– А потом она мне звонила еще два раза и спрашивала, не могу ли